Не ускользай из снов моих,

*     *     *     *     *
Цветными нитями дождя 
Тебя, как Ангела творила, 
И, не успев узнать тебя, 
Назло судьбе боготворила. 
Не ускользай из снов моих, 
Подобный чудному веденью, 
И не страшись грехов земных 
На миг поддавшись искушенью. 
Я смело в будущность лечу 
Туда, где счастье мне пророчат. 
Куда иду? Чего хочу? 
Того, что Бог отныне хочет! 
Цветными красками судьбу 
Сама себе на холст смешала. 
Тебя у всех я украду 
И жизнь свою начну сначала!
                                                   
                                  13.11.2008 г.

И последнее время мне снится один и тот же сон.Море теплый песок,ступая босыми ногами

И последнее время мне снится один и тот же сон.Море теплый песок,ступая босыми ногами вдыхая влажный воздух моря теплый ветер так нежно играет с волосами.От темного неба море кажется черным-ночь.И есть только одно желание-бежать!Вдоль берега!Бежать.Удар за ударом ступни о влажный песок.Местами разлетаются брызги волн.Мышцы напряжены.Усталость.Но мне это так нравится...и я продолжаю бежать.И совсем не хочется останавливаться....

И так происходит всегда

Мы никогда не готовимся к самому худшему. А когда то самое, хуже чего нельзя придумать, вдруг происходит, мы теряемся, путаемся в словах, мыслях и обвинениях. Все кажется каким-то нереальным, ненастоящим, придуманным. Кажется, что все происходит во сне, или даже не с тобой. Но осознание реальности всегда болезненно. И еще хуже, когда оно приходит мгновенно. Потерять голову всегда очень легко.

Комната. 13000

Вариант для человека с высшим образованием или студентки (студента) гуманитарного/творческого вуза. Без детей, собак и кошек.
Речной вокзал, 10 минут пешком. Комната 18 метров в двушке, проходная.
Интернет, стиралка, телефон.
Квартира в отличном состоянии. Без залога и я не агент.
В соседней, маленькой комнате(12 метров) - мы, две девушки. Гостей водим редко, личная жизнь - по договоренности или в отсутствие остальных в квартире, поддерживаем чистоту в квартире, бережем время друг друга, уважительно относимся к чужому пространству и сну. Этого же ждем от вас.
Вся квартира стоит 27000, разбивается 13000 - большая комната, в которой будете жить вы, и по 7000 за койко-место с каждой из живущих уже нас. Коммуналку и телефон оплачивает хозяйка, мы - только свет.
Собственно, я http://vkontakte.ru/id27147041?37860
Маленький как бы видео-тур. Мебель есть, просто на время ремонта убирали
http://www.youtube.com/watch?v=FKc13NiQjBo
Читаю комментарии, контакт и иногда бываю в аське 397475375
ПС. Если вас не интересует комната или что-то в объявлении вызвало у вас сильные эмоции, не относящиеся к делу, большая просьба не рассказывать об этом мне ^_^ Если вы не знаете, что такое проходная комната, не читайте это объявление и тем более не отвечайте на него ^_^

Девочка Гуральник

под катом, слезливо:)))
 

 

 Девочка Гуральник

 

Огромный самолет,напрягаясь, рассекал пространство - с запада на восток, над реками, горами и равнинами, забираясь все дальше - туда, где под крылом мутным зеркалом блестело кружево проток и озер.

Сверху была видна лишь мохнатая поросль тайги, еще не тронутая осенним тлением, темно-зеленая, скатывающаяся на восток, к океанским пределам, поднимающаяся на юг, туда, где по краю границы рассыпалось ожерелье сопок.

Вокруг разбитой дороги - водитель лавировал, машину трясло и подбрасывало, - до самого горизонта лежали заброшенные поля. В куполе нежно-голубого неба не было птиц и облаков, не было людей рядом - лишь дымили трубы асфальтовых заводов да изредка, в отдалении, виднелась ржавеющая колея железной дороги.

 

От самого Байкала вагон начал готовиться - увязывали узлы, листали документы, писали заявления. Ида сидела, безучастная к суете вокруг, впитывая взглядом просторы земли за окном. На коленях у нее все время лежала книга -девушка поглаживала нежными пальцами желтоватые листы, теребила уголки переплета, подняв страницу к глазам -была близорука, - украдкой вдыхала затхлый аромат бумаги. Там, далеко на западе, она была библиотекарем - милая девушка, рыжая, с нежной, яблочного румянца кожей, в аккуратной темной юбке и суконном берете.

 

Он иногда смотрел на спутницу - несмотря на тряску, она дремала, положив голову на руки. В наушниках ее айпода была слышна какая-то классическая музыка. Рыжеватые волосы рассыпались по смуглой шее, свесились на сиденье впереди. В самолете они сидели раздельно, и успели обменяться всего парой слов. От нее пахло табаком и сладкими, нежными духами - странный запах для нее, - подумал мужчина, - такой прямой и резкой.

 

В городе стояла роскошная, перехлестывающая через край, ранняя осень - с листьями старого золота на сером асфальте, с уходящим вдаль простором неба, с прямыми улицами, и вывесками, написанными почему-то совершенно уместным здесь древним шрифтом.

 

Вокруг были еще люди, но они как-то сразу стали гулять вместе, под смыкавшимся наверху, над их головами - светлой и темной, - деревьями. В сумке у нее лежала копия старого плана города и альбом фотографий - черно-белых, с деревянными бараками и непролазной грязью на месте нынешних каменных домов.

 

• Вот здесь я и жила, - Ида указала на городской парк. «Раньше тут были «старые бараки», потом их сломали, и построили «новые», но я к тому времени уже уехала к Моте в Валдгейм. Он увидел меня на улице из кузова грузовика, выскочил и побежал следом. Он работал в бригаде лесорубов, и каждую неделю - снег ли, дождь ли, - приходил за десять километров из деревни ко мне в библиотеку. Я тогда еще не знала, что с нами будет дальше.

• Я тоже не знаю, - сказала женщина, коснувшись пальцами бестелесного облака рыжих волос, струившихся по спине Иды.

   

• Смотри, какие красивые листья, - обернулась она к своему спутнику, спрятав несколько в карман сумки. Он посмотрел в глаза женщины - сейчас прозрачные, голубовато-серые, и впервые за много лет знакомства увидел в них что-то, похожее на счастье.

• Идем, - он подал ей руку. У нее была смуглая, сухая ладонь, с сильными пальцами и коротко постриженными ногтями.

 

Они медленно шли по деревенской дороге,мимо низких зданий, просторных полей, мимо грустного маленького памятника погибшим на войне - Кац, Фрумкин, Фельдман, Цой, Петренко.

 

• Все же, - он взглянул на нее искоса, - я здесь не чувствую того, что там, на западе. Не знаю, как это объяснить, не понимаю. Все равно нет ощущения, что это - наша земля.

 

Она вспомнила старое кладбище, затерянное в глубинах Белоруссии, уже не действовавшее - некого хоронить. Среди высокой травы разбросаны надгробные плиты серого камня, склон холма мягко спускается к узкой, медленной реке. Неподалеку, среди деревьев, бешено щебечут птицы. Каким-то волшебным образом с него видно на километры вокруг - километры невысоких холмов, над которыми ничего, кроме неба, широкого, окрашенного на закате розовым, золотистым, лиловым. Там, действительно, самой кровью и плотью слышалось дыхание ушедших, растворившихся в мраке и тумане, устлавших своими телами землю, людей.

 

Ида стояла на пороге дома, очерченная заходящим солнцем.

• Вот сюда я и переехала, - улыбнулась она. «Тогда здесь было много людей, была школа, клуб, привозили из города кино, приезжали корреспонденты из газет. А я все равно ни на кого не смотрела - только на Мотю. Никак насмотреться не могла, и он на меня тоже. И, знаешь, все же это была наша земля - мы же в нее легли, так вот она и стала нашейю И твоей тоже».

 

- Не знаю, - она пожала плечами. «У меня вообще какое-то странное чувство, будто я здесь уже много раз бывала».

Здешнее кладбище было на пригорке, затененное высокими стволами деревьев. Отсюда хорошо была видна неровная цепь холмов на юге и медленная, широкая река, огибающая Валдгейм. Она присела на сухую траву, сбросив туфли, подвигала пальцами. Небо наверху было широким и пустым, лишь по краю его, еле заметной точкой двигался самолет. Солнце медленно скатывалось к западу, и серые, белые, красного гранита надгробные камни окрашивались в темное золото.

 

Она медленно вошла за ограду. «Любимой маме», «Незабвенному дедушке», надписи на идиш и русском, овальные, черно-белые медальоны фотографий - лица стариков, и лишь изредка - кто-то среднего возраста. Она подняла голову - на дальнем конце кладбища, постепенно сползающем к болоту, кто-то был.

 

• Смотри, как грустно, - она услышала его голос. Он стоял у совсем старой пирамидки, выкрашенной дешевой серебрянкой, и увенчанной красной звездой. На ней не было фотографий, только надпись на идиш. Она наклонилась, разбирая полустершиеся буквы. «Комсомолец Мотя Гуральник. Комсомолка Ида Гуральник».

 

• В один день, - медленно распрямившись, сказала она.

• Там еще надпись, - ответил он, отчего-то вздохнув.

 

И в самом низу пирамидки, маленькими буквами, почти уже нечитаемыми: «Девочка Гуральник». И та же дата.

• Девочка Гуральник, - тихо повторила она. «Как грустно - даже без имени. Просто - девочка».

Она взглянула на него темно-серыми глазами, и он, сам не понимая, что делает, вдруг отвел прядку мягких волос с ее виска.

• Что такое? - недоуменно спросила она.

• Комар, - пробормотал он. «Извини».

• Спасибо. Пойдем? - она вопросительно кивнула на ворота в ограде.

Он шел сзади и смотрел на ее прямые плечи, укрытые волосами, блестевшими боевой медью в низком западном свете.

 

Вечером она стояла на балконе и смотрела, как нависает над рекой багровая полоса заката. Внизу были слышны голоса, смех, она медленно затягивалась сигаретой и ждала чего-то.

«Не бойся» - прошептал тихий, едва заметный голос, будто запутавшийся в осенних листьях. «Все будет так, как ты хочешь»

-А как я хочу? -она потушила сигарету, и, потянувшись,закинула руки за голову. «Ты не боялась?»

Та, давно рассыпавшаяся в прах и пыль, нежно - будто вода покатилась по камешкам, - рассмеялась. «Ты сильнее меня». Она смахнула с лица пряди рыжеватых волос и легонько толкнула женщину в плечо. «Иди».

 

Ида глубоко вздохнула, и,открыв тонкую дощатую дверь, оказалась лицом к лицу с Мотей. В полутьме барачного коридора она видела лишь очертания его лица, склонившегося к ней. Он робко, медленно, протянул руку - большую, с жесткими пальцами, и коснулся ее щеки, стирая слезу.

• Если ты, Ида, скажешь, то я...- ему было трудно говорить, он смотрел поверх ее головы - туда, где в крохотном окне догорал лесной закат, туда, где все было так просто - пока Мотя не увидел эту девушку, бывшую для него сейчас началом и концом жизни.

• Я поеду с тобой, - она поднялась на цыпочки и обняла его - всего, и он каким-то чудом уместился в ее руках. Мотя стоял, боясь пошевелиться, боясь спугнуть ее мягкие пальцы, ее дыхание - совсем рядом с ним, так, что уже нельзя было разобрать - где чьи губы.

 

Он сидел на скамейке перед затихающим корпусом и видел огонек ее сигареты наверху. Он не представлял себе - как сейчас поднимется наверх, будет шутить с кем-то, перекинется парой слов с ней, сложит чемодан, завтра уедет в аэропорт, и оттуда - домой. Нет, конечно, он будет видеть ее - иногда, несколько раз в год, они пошутят, расскажут друг другу пару новых историй, и разойдутся - каждый своей дорогой.

И больше никогда он не увидит золотого огня в ее волосах, рассыпавшихся по плечам, никогда не услышит, как она - тихо и немелодично, - что-то напевает, не встретит прямого взгляда серых глаз, очерченных темными ресницами.

Оказавшись у ее двери, он прислонился лбом к косяку, собираясь постучать, и не находя сил. Скорее почувствовав, чем услышав ее, стоящую рядом, он молча припал губами к ее виску, - и оказалось, что им двоим уже не надо ничего говорить.

 

Не бойся. Я здесь, с тобой, я всегда буду здесь.Почему же ты не пришел раньше? Как это все странно, мы же так давно друг друга знали. Подожди, шшш, слышишь, пошел дождь. Как он шумит, такой сильный. Иди сюда, вот так, еще ближе. Обидно, что завтра мы улетаем разными рейсами. Восемь часов без тебя. Я буду ждать тебя в аэропорту - ты прилетишь, и первое, что увидишь - меня. Поедешь потом ко мне? Удивительно - меня еще никто никогда не встречал. Если хочешь, я буду встречать тебя всю оставшуюся жизнь, и провожать тоже. Почему именно здесь? Не знаю, я вдруг подумал, что если сейчас не приду к тебе, то всегда буду жалеть об этом. Я ждала тебя. Не могу, не хочу с тобой расставаться. Я быстро прилечу - мой самолет всего на три часа позже твоего. Я буду думать о тебе, прямо сейчас начну и буду думать все время, пока не увижу тебя.

 

Она на мгновение вспомнила о благоразумии, но отбросила эти мысли - под шуршание по стеклу крупного теплого дождя, под запах сосен, под темные просторы полей вокруг, под то, чем она дышала вот уже несколько часов и все никак не могла надышаться.

 

Он потерся о нежную кожу ее щеки, и тоже задремал. Они лежали рядом почти неслышно, так, что в предрассветной комнате было совсем тихо, так тихо, что она в первый раз за много лет позволила себе просто закрыть глаза и, примостив голову на сгибе локтя, заснуть глубоким, без сновидений, сном.

 

Она сидела в кафе, заказав необычно хороший американо - здесь, на берегах Амура, кофе почему-то получалось в несколько раз лучше, чем ста километрами южнее. Высыпав в чашку сахар, она закурила и стала медленно его размешивать - сначала по часовой стрелке, потом - против часовой. Она думала о том, как уже сегодня прилетит домой и как он ее встретит - в первый раз за всю ее полную перелетами и переездами жизнь.

 

Дома было еще лето - избыточное, теплое столичное лето, простирающееся в сентябрь, лето с зеленью на бульварах, с медленной водой темной реки, с остывающими над вечерним городом крупными звездами. Лето с поцелуями, с открытыми ночью окнами, лето со звонками друг другу, с чуть желтеющими листьями, лето любви.

 

• У нас тоже было лето,- Ида улыбнулась. «Мы уходили далеко в тайгу, туда, где нас никто не мог увидеть. Там не было никого, - только быстрая вода реки, нежное солнце на щеке,теплый ветер с востока. А потом пришла осень, и мы умерли. Сначала Мотя, потом наша девочка, - мы так и не успели назвать ее, а вслед за ними - и я. Птицы улетели на юг, и пошел снег, а мы втроем так и остались в той болотистой земле, уже не разлучаясь».

• А если и мы? - она подалась вперед, стараясь разглядеть ее лицо, с чуть лихорадочным румянцем.

• Ты сильнее,- опять повторила Ида. «Ты справишься».

 

Телевизор, висевший над барной стойкой, работал с выключенным звуком,поэтому она не сразу поняла, что происходит.И, только когда официантка, потянувшись, увеличила громкость, она увидела глаза людей вокруг, и - там, вверху, - то, что показывают обычно в таких случаях в новостях. Она еще успела заметить крыло и хвост, лежавшие совершенно отдельно, а между ними - разноцветную, страшную мешанину, и выжженные обломки деревьев.

 

И она, медленно опустив ложку на стол, еще не понимая, что делает, инстинктивно прикрыла руками живот, готовая защищать до крови, до смерти, и после нее, - ту, что уже плавала внутри, пока неведомая и незнакомая ей, бессловесной рыбкой, проросшим зернышком - девочка Гуральник.